Свидетельство о регистрации
ЭЛ № ФС 77-84799 от 3 марта 2023 г.

Крабовый сегмент

10:05
5246

Крабы в России никогда не были продуктом массового потребления. Каждый день на завтрак мы их не едим. И не потому, что дорого, а просто потому, что не имеем таких вкусовых привычек. Даже на Дальнем Востоке. А население средней полосы и вовсе относится к крабам и креветкам настороженно, предпочитая к пиву воблу, тараньку или шашлык. Крабы же исторически всегда были экспортным деликатесным продуктом. Может быть, отчасти и поэтому то, как обстоят дела у добытчиков крабов, массовое население страны не слишком интересовало.

Сегодня, когда крабовый вопрос зазвучал громче обычного из-за угрозы пересмотра базовых принципов наделения рыбопромышленников квотами на право добычи, пожалуй, просто необходимо рассказать о том, что же именно представляет себой крабовый сегмент. Никто не сделает это лучше, чем президент Ассоциации добытчиков краба Дальнего Востока Александр ДУПЛЯКОВ. Во время рабочего визита на Камчатку Александр Павлович ответил на вопросы нашей редакции.

– Александр Павлович, так что же мы сейчас называем дальневосточной крабовой отраслью?

– В том виде, в котором отрасль работает сейчас, она начала формироваться в начале 2000-х годов, когда компании покупали у государства квоты на аукционах и выходили на промысел. Аукционы и тогда принесли много проблем. Это и ННН-промысел (то есть, браконьерство), контроль промысла иностранными гражданами, выкачивание из отрасли денег. Ведь тогда многие покупали на аукционах мелкие квоты только для того, чтобы получить право официально выйти в море. В итоге, когда в 2009 году доли квот закрепили за добытчиками на 10 лет, на Дальнем Востоке оказалось около 140 компаний. Это был сильно раздробленный и плохо контролируемый бизнес. Для сравнения, сейчас на Дальнем Востоке промысел краба осуществляет чуть более 60 компании. За 10 лет, благодаря продуманным мерам регулирования, усиленному контролю, международному сотрудничеству, стремлению к эффективности, бизнес укрупнился, смог победить ННН-промысел, стал цивилизованным.

Сейчас отрасль структурировалась: каждая компания занимает в ней свою нишу, ведя промысел определенных объектов в определенных районах промысла. Это опытные добытчики, которые знают и объект, и район «в лицо», все его особенности и нюансы работы. Из общего числа крабовых компаний примерно 25 обеспечивают порядка 80 процентов вылова всех крабов. Структура отрасли устоялась, и каких-то глобальных изменений в ней в ближайшее время не будет.

– Но аукционы и во время этого десятилетия проходили, и крабовики в них активно участвовали, отдавая за квоты серьезные деньги.

– Да, аукционы проходят. Как правило, на них разыгрываются небольшие доли, так называемые выбывающие квоты. Обычно в этих аукционах участвуют те, кто специализируется на соответствующем объекте или районе. Покупка небольших долей для новичка не имеет практического смысла. Платят за квоты действительно завышенную цену, но компании на это идут с учетом уже имеющегося объема, а также долгосрочности закрепления за ними права на вылов.

Последний крупный аукцион прошел в мае этого года. Он отличался от предыдущих тем, что на нем продавались вновь вводимые квоты. К примеру, подзона Приморье и Петропавловск-Командорская подзона, ранее закрытые для промысла, открывались, и на аукционе продавалась стопроцентная доля квот на вылов крабов в этих подзонах. Цены на этом аукционе были существенно завышены из-за того, что это была редкая возможность новым игрокам зайти в отрасль. К тому же промышленники рассчитывали на то, что покупают квоты на долгий срок с последующим их перезакреплением на 15 лет.

– Сегодня в процессе дискуссии звучит мнение о том, что крабовый промысел не является высокотехнологичным. Пытаются даже представить его как совершенно несложный процесс: просто купил пароход и ловушки, купил квоту и пошел ловить. Поймал и дорого продал. Это действительно так?

– Как можно считать промысел такого ресурса, как краб, простым или не высокотехнологичным? Во-первых, это флот. Такой же, как и для другого промысла, но с особенной начинкой. Если судно производит варено-мороженого краба, то это – разделочный комплекс, который лишен автоматики и предусматривает ручной труд, это варка, упаковка и охлаждение. Если судно производит живого краба – это сортировка и, самое главное (!), сохранение краба живым, то есть создание ему при транспортировке оптимальных условий – температуры воды, аэрации, соблюдения норм плотности на всем пути следования к покупателю. И еще неизвестно, производство какой из этих видов продукции сложнее. Кто-то скажет, что это просто – привезти живого и здорового краба из района промысла в порт покупателя?

Этот довольно молодой вид промысла: живого краба массово начали экспортировать с 2012–2013 годов, когда он приобрел на рынке популярность и хорошую цену. Вести его удачно и минимизировать гибель продукта позволяет только опыт конкретных людей – капитана, технолога, ответственных за аэрацию и т. д. Поэтому экипажи краболовов – это в своем роде уникальные команды, которые формируются не за один год. Такими экипажами дорожат. И то случаются неудачи, и обязательно какой-то процент краба гибнет. До сих пор рыбаки ищут способы оптимальных способов его перевозки, работают над этим.

– Как контролируется промысел со стороны государства? Не «кошмарят» ли его контролирующие органы?

– Определенные проблемы возникают с учетом объема живого краба при совершении контрольных мероприятий на берегу. Нельзя на сто процентов угадать в море количество поднятого на борт краба. Это не коробки с мороженой рыбой. Даже правила рыболовства предусматривают 5 процентов погрешности при оформлении улова. И если мы попадаем в эти пять процентов при осуществлении пограничного контроля, то проводим корректировку промысловых журналов и других документов. Но есть еще и таможенная служба, которая не руководствуется правилами рыболовства. Поэтому сейчас возникают случаи, когда судно пришло, оформилось, получило таможенную декларацию, стоит на выходе, и в это время приходит таможня и требует перевесить крабов. Рыбакам важно сохранить продукцию, поэтому каждое судно готовится к таким перевесам. Но таможня, обнаруживая даже незначительное расхождение с декларацией, уже считает это контрабандой. В перспективе это может стать большой проблемой. Мы обозначили этот вопрос на заседании межведомственной рабочей группы под председательством заместителя генерального прокурора РФ Ю.А. Гулягина.

Тем более что сама процедура взвешивания ничем не предусмотрена и не регламентирована: как это делать, на каких весах, что при этом учитывать – нигде не прописано. Краб сидит в чанах с водой, поэтому сколько раз его не перевешивай – всегда будет разный вес. В этом году мы с КамчатНИРО провели широкий цикл исследований, с учетом которых ТИНРО-Центр разрабатывает проект методики перевешивания краба. В дальнейшем ей будут руководствоваться контролирующие органы. Будем и далее продолжать эту работу, чтобы облегчить процедуры оформления грузов для рыбаков.

– Александр Павлович, скольким людям на Дальнем Востоке дает работу и обеспеченность крабовый промысел?

– Порядка 3 000 человек – это только экипажи краболовов (промысел ведут около ста судов). Известно, что один человек, работающий в море, дает работу еще порядка пяти на берегу – это судоремонт, портовые услуги, офисные работники, снабжение, производство тары и упаковки, орудий лова и так далее. Плюс каждый член экипажа обеспечивает в среднем трех членов семьи. Для Дальнего Востока – это серьезная цифра. Поэтому, задумывая отмену исторического принципа закрепления долей квот, нужно понимать, что как минимум плавсостав краболовного флота оказывается под угрозой увольнения. Ведь получая доли квот на долгосрочный период, люди в первую очередь гарантируют себе не прибыль, а работу и стабильный заработок. Сейчас пока вопрос не решен, все находятся в подвешенном состоянии, но уже задумываются над тем, придется ли им с 2019 года искать работу или работодателя. Так менять правила игры – неправильно и социально безответственно. Да и отрасль, которая сейчас работает эффективно, при переходе в руки новичков вряд ли эту эффективность сохранит.

– На майском аукционе среди победителей такие новички были. Получается у них вести промысел?

– Эти компании, насколько мне известно, ведут какой-то промысел на арендованных судах, но с мая по ноябрь они выловили примерно 10 процентов от приобретенного объема. Чтобы осваивать такой объем, в зависимости от вида промысла новичкам необходимо от 3 до 5 судов. А краболовы, оснащенные и с командой, ведь не стоят и не ждут, когда их арендуют. Представляете, что будет, если такая неопределенность распространится на 60 тысяч тонн квот?

И потом, если в отрасль придут новые игроки, они же придут к тому, кто квоты потерял, чтобы купить дешево его флот. Получится, что компаниям, которые в течение 15 лет строили свой бизнес, покупали квоты, укрупнялись, формировали экипажи, нарабатывали опыт, будут выкручивать руки. Понятно, что новички не пойдут покупать новые суда. И стать просто рантье на квотах у них тоже не получится, потому что по новым требованиям закона с 2019 года ты должен 70 процентов квот осваивать собственными судами.

– Тогда приходится признать тот факт, что рыболовство и добыча крабов – это все-таки некий закрытый клуб?

– Закрытость отрасли – объективная реальность, так как, с одной стороны, ограничен основной производственный ресурс – водные биоресурсы, а с другой стороны, производственный процесс требует существенных капитальных вложений. Вхождение в отрасль новых игроков возможно только при появлении новых объектов промысла, как это произошло на майских аукционах. А желание переделить уже распределенный ресурс неизбежно приведет к конфликту. Весь мир так живет: рыболовство – это закрытый клуб. Можно быть членом этого клуба, если у тебя есть и флот, и квоты. Нет флота – непонятно, зачем тебе квоты, нет квот – не нужен и флот. Ведь не может быть так: купил флот, пришел на аукцион за квотами, не выиграл его – пошел продавать флот. Это же абсурд. Поэтому мы и бились в свое время за закрепление права осваивать ресурсы именно по историческому принципу за теми, кто уже их добывает, и не один год. Все они работают именно в регионах, налоги платят тоже здесь. Объяви сейчас аукционы – и территории потеряют многое, потому что в регионах нет новых компаний, которые бы активно бросились покупать квоты на вылов крабов.

– А нераспределенная большая прибыль у крабовых предприятий – это миф?

– Это миф. Да, бизнес прибыльный, но в нем нет монокомпаний, которые ловили бы только крабов и складывали прибыль в карман. Все компании многопрофильные, у каждой краб – это одно из направлений бизнеса, которое поддерживает другие сегменты. Крабовики много инвестируют именно в развитие отрасли. Среди участников нашей ассоциации, к примеру, есть компания, которая сейчас приобрела и модернизировала крупнотоннажное судно для промысла перспективных объектов (скумбрии и сардины иваси). Кто-то строит заводы, кто-то поднимает Шикотан с рыбокомбинатом «Островной», который потребовал порядка семи миллиардов рублей инвестиций. Одна из компаний занимается марикультурой, строит завод на Камчатке, на перерабатывающем заводе в Москве выпускает продукцию глубокой переработки. Когда-то и эти проекты станут приносить прибыль, но стартап им обеспечила крабовая составляющая.

Крабовики много помогают отраслевой науке. Без этого тоже нельзя: только наука может дать объективную оценку запасов ресурса. Более пяти лет мы организуем на судах членов ассоциации проведение научных ловушечных съемок. Есть объекты, которые изучаются только при нашем содействии: тот же синий краб Западно-Камчатской подзоны. Также мы активно содействуем научным институтам в подготовке и проведении траловых съемок. С 2013 года по настоящее время на этой работе были задействованы 35 единиц флота, затрачены 810 судо-суток. Эта работа нами налажена и систематизирована совместно с институтами, она плановая и очень серьезная. В ходе этой поездки на Камчатку одна из задач – согласование плана работы с КамчатНИРО на 2018 год.

– Почему все-таки краб – это в основном экспортный продукт? Он является за границей российским брендом?

– Экспортная направленность традиционная, еще со времен СССР. На внутренний рынок краб идет мало, но и дефицитом не является. Кстати, и цена на него в России ниже, чем за границей. К нам в Приморье приезжают туристы из Китая и Кореи, чтобы поесть живого краба в ресторанах, потому что здесь это дешевле. Живой краб – это ресторанный продукт, но российскому рынку в больших объемах он не нужен. За границей настроена логистика под живой продукт – там покупатель хочет его именно в таком виде. Является ли он российским брендом? Пока, наверное, не в той мере, как этого бы хотелось. Но это хорошая мысль, нужно подумать о том, что необходимо сделать для такого брендирования.


Беседовала Светлана СОЛОВЬЕВА


P. S. Владимир Путин во время пресс-конференции 14 декабря, отвечая на вопрос председателя совета директоров Мурманского рыбокомбината об инвестиционных квотах, затронул и тему распределения квот на вылов водных биологических ресурсов, сказав о том, что «так называемый исторический принцип, который сложился в отрасли уже достаточно давно, его нельзя резко менять, иначе мы просто подорвем саму добычу рыбы». Будем надеяться, что эта позиция Президента касается всей отрасли, в том числе и ее крабового сегмента.

Крабовый сегмент 0

Делитесь новостями Камчатки в социальных сетях:

0
Никита 6 лет назад #
Конечно краб не был массового потребления, вы его цены в ресторанах видели? Но на праздник можно себя порадовать.
Вот введут поправки к закону о квотах на вылов краба через открытые аукционы — олигархи скупят все квоты и поднимут цены втридорога. Тогда уже не до деликатесного краба в ресторане будет, краб только в зоопарке останется.
Используя этот сайт, вы соглашаетесь с тем, что мы используем файлы cookie.