Как уже отмечалось, средствами массовой информации не исчерпывался круг объектов, контролируемых управлением по охране тайн в печати. На цензоров возлагалась также работа по периодической проверке библиотечных фондов.
Начало тому было положено председателем политпросвета при Наркомпросе РСФСР Н. Крупской в 1924 году. Согласно ее инструкции изымались произведения Достоевского, Толстого, Лескова, Короленко, Мельникова-Печерского, Лажечникова, труды Декарта, Канта, Платона, Евангелие, Коран, книги по истории (прежде всего - «История государства Российского» Карамзина, которая затем не переиздавалась в течение 70 лет) с такими названиями, как «1812 год», «Бородинская битва», «Слава Севастополя»… В «вычищаемой» детской литературе преобладали наши сказки в обработке отечественных авторов.
Изымались книги 10 типов. К первым 4 относилась литература «патриотическая, черносотенная, враждебная передовым идеям», «историческая, идеализирующая прошлое, приукрашивающая самодержавный строй», «религиозно-нравственная», «проповедующая мещанскую мораль, чрезмерно сентиментальная».
Но закон бумеранга неумолим. В 1930-е годы книги делателей Октября, ненавидевших Федора Достоевского за роман «Бесы», тоже пошли под нож - кстати, тот же самый, что недавно вырезал главным образом русскую мысль и русское слово. Приказ №12 по Далькрайлиту от 27 июня 1936 года гласил: «На основании приказа НКВД тов. Ягоды… произвести в 3-недельный срок изъятие из всех библиотек, книгохранилищ, в складах и магазинах… контрреволюционную троцкистско-зиновьевскую литературу». Список из 42 названий открывали книги Троцкого, Зиновьева и Каменева. Далее перечислялись работы менее крупных революционеров - Шляпникова, Преображенского, Невского, Луначарского, Залуцкого, Волосевича…
Изъятие производили «литовцы», совместно с чекистами, сожжение проходило в штаб-квартире последних, после чего копии актов об этом следовало немедленно отправлять в крайлит. Разрешалось по 2 экземпляра изъятых книг передавать в особый фонд (спецхран) Хабаровской краевой научной и центральных городских библиотек Владивостока и Благовещенска.
Тот же приказ крайлита возбранял оставлять означенные книги в библиотеках обллитов и их уполномоченных, а также запрещал общие чистки и сплошное изъятие книг из библиотек, «что имело место при первом изъятии контрреволюционной литературы», и предписывал от препровожденного списка не отступать. О ходе изъятия требовалось информировать край каждую 6-дневку. Докладная записка о проведенной операции должна была уйти в Хабаровск не позднее 15 июля. Сахалинской и Камчатской областям срок продлили на целый месяц. В данную записку включались и ранее изъятые книги указанных авторов, которые подлежали уничтожению вместе с нынешними…
Тогда главным цензором области являлся Н. Белый. В 1937 году это кресло занимал М. Васильченко, в 1938-м - М. Валишин, в 1939 году - Н. Каменская. В октябре 1940 года бюро обкома партии обязало нового начальника обллита А. Серкову и руководителя облрадиокомитета Д. Сугробкина за месяц «проверить весь библиотечный фонд радиокомитета, изъять из него устаревшую идеологически невыдержанную литературу». Значит, в предыдущие годы работа по приказу №12 была выполнена не полностью. О том же свидетельствуют результаты командировок сотрудницы обллита по районам области в 1960-1961 годах. Эта цензорша, мать моего школьного друга и «подельника» по антисоветизму Николая Игошина, обнаружила, в частности, на Командорах целые залежи сочинений Троцкого и какой-то еще «контрреволюционной литературы». Мы, как раз изучавшие тогда стенограммы партсъездов и конференций 1920-х годов с речами деятелей оппозиции, только облизнулись: все, найденное Колиной мамашей, в соответствии с приказом №12 и последующими распоряжениями Главлита, было уничтожено на месте.
Начальник обллита Н. Белый до своего ареста в 1937 году нашел в областной библиотеке до 1.000 экземпляров «контрреволюционной литературы», часть ее была сожжена им, часть - библиотечными работниками, однако никакими документами это не подтверждалось. В феврале 1939 года вскрылся факт хранения 2-м секретарем Петропавловского ГК ВКП(б) Лобановым в своем служебном кабинете изъятых брошюр врагов народа Чубаря и Гамарника. Учитывая наличие у названного функционера других упущений и недостатков, бюро горкома ходатайствовало о снятии его с должности.
В 1949-1950 годах Маленков и Берия с ведома Сталина сфабриковали «ленинградское дело», в результате чего подвергся репрессиям почти весь руководящий состав партийных и советских органов Ленинграда военного времени, а секретарь ЦК А. Кузнецов, зампредсовмина СССР Н. Вознесенский, председатель Совета министров Российской Федерации М. Родионов были расстреляны. Они якобы поднимали вопрос об образовании компартии России и самовольно, без ведома Москвы, провели в 1948 году всероссийскую оптовую ярмарку, тем самым будто бы выставляя город на Неве в качестве фактической столицы РСФСР. Доподлинно известно лишь об одной резонансной акции, которую не отважился отменить даже товарищ Сталин. Сразу же после прорыва блокады Ленсовет возвратил ряду проспектов, площадей и улиц старые дореволюционные названия. Так, к примеру, пр. 25-го Октября стал вновь Невским, а пл. Урицкого - Дворцовой. Книги и брошюры репрессированных ленинградцев подверглись запрету, в том числе популярный среди студентов и научных работников труд члена Политбюро ЦК ВКП(б) Вознесенского «Военная экономика СССР в период Отечественной войны». Если есть доля правды в том, что инкриминировалось осужденным по «ленинградскому делу», то можно считать их замыслы и действия первым и последним проявлением русского национального самосознания в верхних эшелонах власти при коммунистическом режиме.
Но вот настал черед сочинений гонителей ленинградцев. «Наиболее напряженной эта работа была со 2-й половины 1953-го и в 1954-1955 годах, - писала начальник облита К. Кузнецова, - когда происходило массовое изъятие книг в связи с делом Берия. Значительное количество литературы изымалось также по мотивам борьбы с культом личности Сталина и прекращения дискредитации в печати Тито. Изъятие производилось на основании 48 документов Главлита СССР. За 5,5 года по Камчатской области было 50.931 экз., в том числе цензорами 22.340». В Петропавловске точку по части бериевских опусов власти поставили, по-видимому, 9 декабря 1963 года, изъяв при обыске в нашей квартире по ул.Ленинградской редкую книгу «К истории возникновения большевистских организаций в Закавказье» 1935 года издания - подарок соседа, заметившего мое пристрастие к истории и политике. В 1957-1959 годах последовало изъятие брошюр участников «антипартийной группы» Молотова, Маленкова, Кагановича и др.
…Став в 1968 году журналистом, я нередко носил на подпись цензору в типографию верстку многотиражки «За высокие уловы» (ныне - «Рыбак Камчатки»). Иной раз нам удавалось обхитрить цензуру. В одной из моих статей проскочил «факт единодушного и полного одобрения военной акции 5-ти социалистических стран против Чехословакии» на БМРТ «Узбекистан». На первый взгляд, ничего особенного. Но только на первый. Что это за военная акция, если официально братская помощь? И почему против Чехословакии, когда всем известно, что она - за социалистическую Чехословакию? Весной 1969 года в «Уловах…», в рубрике «Ироническим пером», удалось напечатать завуалированно-протестные стихи «Я - маленький советский человечек…», и то благодаря ответственному секретарю редакции В. Гончарову, который придумал им заголовок «Сон обывателя».
С моим же заголовком статьи о подсобной рабочей ЖБФ М. Янковой «Несладкая жизнь» начальство вначале не согласилось: слишком уж противоречит канонам советской печати. Однако потом Гончаров, покрутив усы, поднял глаза на редактора: «Ну что, рискнем?». Тот кивнул головой: «Подразним Марью Васильевну…». Не знаю, звонили из лита редактору или нет, но «Несладкая жизнь» прошла.
Летом того же года при публикации стихотворения «Раздумье» меня здорово выручил заместитель редактора А. Власов, сам поэт.
…Как будто и можно в погоду,
Как ворот, окно распахнуть,
И синь обрести, как свободу -
Вдохнуть, не закашлявшись, в грудь.
Но что-то мешает все время,
И будет до смерти довлеть,
А мысли - стучать, как деревья
Стучат в безоконную клеть.
С молодым нахальством, пересыпая свою речь комплиментами молодой «литовке», мы смогли доказать ей, что это стихи о природе. А на самом деле они были направлены против… цензуры как таковой.
В армии я служил рядовым - механиком радиорелейной станции. По вечерам, в «личное время», выдавал книги однополчанам. Однажды замполит принес брошюрку и, зачитав несколько фамилий, приказал проверить библиотечный фонд на предмет наличия запрещенной литературы. Я добросовестно проверил, но книг указанных авторов не обнаружил. Из тех имен запомнились литературный критик А. Синявский и переводчик Ю. Даниэль: первый сотрудничал в журнале «Новый мир», второго я не читал вообще. В 1966 году их посадили за то, что на протяжении 10 лет публиковали за границей антисоветскую прозу. Понятно, под псевдонимами.
В 1965-1967 годах, собираясь на свои сходки, мы (недовольные коммунистическим режимом молодые студенты и рабочие) нередко спорили, должен ли быть контроль за печатным словом в России. В итоге, я набросал проект закона о печати (целиком приводится в изданном недавно 4-м выпуске «Вопросов истории Камчатки»). Один из его разделов гласил: «Цензура должна препятствовать разглашению сведений оборонного характера. И только».
Кстати, именно этим она и гордилась в советские годы. В 1972 году Главлит отмечал 50-летие. В связи с юбилеем в облдрамтеатре состоялось торжественное собрание, где начальник управления по охране государственных тайн в печати при Камчатском облисполкоме М. Тихонова озвучила (не для печати!) довольно впечатляющие цифры, кои говорили об успехах ее ведомства на поприще защиты безопасности страны.
В 1968 году на курсах повышения квалификации журналистов Марья Васильевна упомянула о досадном провале: «Несколько лет назад по 40 источникам США раскрыли нашу алюминиевую промышленность». Она говорила об издержках «великого (хрущевского - В.П.) десятилетия» и критики культа личности, о «стихах-перевертышах» Е. Евтушенко «Голубой писец» и О. Чухонцева, посвященных Чаадаеву, философу 19-го века. До нашего сведения было доведено, что «главное направление антисоветской борьбы - по Ленину, по партии, по социалистическому строю», что с 1937 года термин «лагеря» в официальной печати не употребляется, вместо него - «исправительно-трудовые колонии», что перепечатке подлежат лишь печатные органы ЦК КПСС и Совета министров СССР. «Мысли каждый товарищ должен излагать ясно», – наставляла слушателей курсов главный цензор области, предостерегая их от злоупотребления негативными явлениями.
На аналогичных курсах 1977 года М. Тихонова поставила в пример Камчатке город Калугу. Мол, в тамошних газетах в год всего 2-3 ошибки, а у нас до 20. В записке обллита в обком констатировался рост фактов разглашения запрещенных сведений в районах области с 5 в 1970 году до 18 за 11 месяцев 1972 года. Разглашалось содержание письма ЦК «Об усилении борьбы против пьянства и алкоголизма» с грифом «не для печати», количество дружин и дружинников в приграничных районах, состояние преступности и судимости среди молодежи… В 1-м полугодии 1982 года было зарегистрировано 18 грубых нарушений «районками» перечня Главлита СССР, что в 3 раза превышало уровень всего предыдущего года. Соболевский «Рассвет» дал сведения по дислокации военного гарнизона, «Алеутская звезда» - погранзаставы, олюторская «Заря коммунизма» - летного отряда. Цензорские функции в районах выполняли редакторы газет, и цензура обвиняла их в безответственном отношении к соблюдению гостайны.
В этот период обллит возглавлял М. Орешкин, ранее трудившийся в партийных органах. Их воспитанницей являлась и Тихонова. До 1959 года она работала инструктором отдела пропаганды и агитации Камчатского обкома КПСС. Когда в конце 1980-х годов сфера деятельности цензурных ведомств страны стала неуклонно сужаться, обком заменил Орешкина на Сергея Белова. Впервые эту должность занял журналист, причем с солидным стажем.
В начале августа 1990 года камчатская пресса обрела полную свободу. Исполком областного Совета народных депутатов принял решение о ликвидации управления по охране тайн в печати, руководствуясь ст.1 закона о печати о недопустимости цензуры СМИ. Фактически же контролем за содержанием газетных публикаций на тот момент обллит не занимался уже более 2 лет…