Известно, что прежний режим не допускал малейшего упоминания в СМИ о забастовочных акциях в стране. Действительно, ну как могут трудящиеся бастовать против своего, народного государства? Чай, не капитализм. Однако жизнь не укладывалась в прокрустово ложе коммунистических теорий.
.jpg)
31 мая 1927 года камчатское партруководство получило информацию о положении на заводе «Дальрыбтреста» в Усть-Камчатске: администрация предприятия никуда не годится, материалы и средства расходуются бесхозяйственно, расчеты с рабочими производятся неправильно, работа дается без учета необходимости и стоимости. В связи с этим возникла угроза забастовки…
Забастовками, как фактами «форменного безобразия», возмущался на январском (1931 год) пленуме Камчатского окружкома ВКП(б) лидер местных большевиков Якушин. «Вчера в столовой АКО не дали рабочим обеда из-за недостатка дров, и рабочие не вышли на работу. Имеются… группки рабочих, объявивших себя ударниками, и тем не менее преподносящие советской власти забастовочки». На Камчатке как нигде развито рвачество, продолжал Якушин. Он назвал заработок рабочего, 50-60 рублей в день, расхищением народного достояния. «Да еще к тому же бузотерят что им мало платят…». (Из всего этого вытекает только одно: год спустя заработная плата рабочего класса Камчатки резко уменьшилась.)
В апреле 1931 года ОГПУ сигнализировало о недовольстве рабочих Ключевского леспромхоза «на почве плохого питания и грязного приготовления пищи». Рабочие предупредили администрацию, что будут вынуждены бросить работу, если питание не улучшится.
1932 год оставил несколько документальных свидетельств защиты рабочими своих прав. 10 июня в Авачинском промрайоне забастовала бригада Малявкина, поддержанная в форме «итальянки» другими рабочими моховского промысла. Каждому из них за сезон по новым расценкам выходило 650 рублей - вдвое меньше прошлогодних, причем всего 115 - на основном виде работ, на рыбе. Остальной заработок зависел от побочного труда: сшив невода, погрузка-разгрузка. Из-за недовольства рабочих администрация временно вернулась к старым расценкам.
9 июня начальник промрайона Борисевич попытался убедить рабочих, что их возможный заработок в день приближается к 6 рублям, но те доказали, что не больше 2-3 по новым расценкам, и он с этим согласился. С 10 июня наряды стали выписываться по новым расценкам, что и привело к забастовке.
Командированный обкомом ВКП(б) 13 июня на Моховую редактор «Камчатской правды» Ковалев на общем собрании коллектива поставил вопрос о роспуске и осуждении бригады Малявкина, но разъяснить ситуацию с расценками не сумел, отделываясь шутками, чем окончательно обозлил рабочих…
В июне прошла еще одна забастовка - артели грузчиков Усть-Камчатского РКЗ №1. Чекисты арестовали зачинщиков Франца Абрамовича и Степана Булычева, которые убедили своих товарищей не выходить на лов рыбы, «поскольку это не дает того заработка как погрузо-разгрузочные работы». Приводилось высказывание Абрамовича: «Пусть посылают сюда коммунистов-ударников. Дураков нет на них работать!». С Абрамовичем солидаризировался Булычев. И все ушли с промысла, прогуляв 3 дня. Абрамовичу дали 5 лет лишения свободы (ст.58 УК РСФСР), а Булычева выпустили «с зачетом предварительного заключения».
25 августа 1932 года в том же Усть-Камчатском промысловом районе не вышла на работу часть сезонников, в том числе ударников производства. Сажать на сей раз, по-видимому, никого не стали, так как вина тамошней администрации, подобно моховской, была слишком явной: коллективные договора не заключались в течение 5 месяцев, систематически задерживалась зарплата плюс «непроведение записей в расчетных книжках». К бастующим рабочим присоединились старшины катеров и мотористы.
11 августа 1935 года был исключен из ВКП(б) рабочий В. Король, который отказался выйти на работу, мотивируя свой поступок тем, что на строительстве СРЗ нет работы по 6-му разряду. Ему нашли такую работу, но он продолжил забастовку. После выговора по партийной линии рабочий бросил членский билет на стол секретаря парткома. Тогда его направили на курсы переподготовки пропагандистов, однако он отказался и от этого, заявив, что все равно не останется на Камчатке. Весной следующего года на СРВ (мехцех и гидроучасток) наблюдались случаи отказа от работы, только по другой причине: рабочим из-за задержки зарплаты не на что было пообедать.
Из сводки №20 петропавловской рабоче-крестьянской милиции за 10-25 августа 1934 года: «На 6 км, в ЛПХ, работает кладовщиком Нетребко, экспедитором Толстокулаков, занимаются систематически самоснабжением за счет рабочего питания… В столовые недодают продукт, отпускают порченый, как мясо, вместо муки отруби и т. д., из-за чего среди рабочих недовольство, нежелание работать».
1935 год. Плохие условия труда в петропавловской пекарне (антисанитария, едкий дым, нехватка спецодежды, отсутствие душевых) рождали «отрицательные политические настроения в дни 1 Мая, вплоть до забастовочных…». В конце ноября 1935 года на базе «Тарья» Авачинского рыбокомбината забастовали 78 сезонников. 12 из них были уволены. Петропавловский ГК ВКП(б) посчитал это следствием «совершенно неудовлетворительной партийно-массовой работы, плохой работы промкома союза, наличия практики голого администрирования со стороны хозяйственного руководства, плохих жилищно-бытовых условий рабочих (неотопленные палатки, отсутствие дров и т.п.)». Увольнение рабочих было признано ошибочным. Горком обязал рыбуправление АКО немедленно пересмотреть стандартные договора с сезонными рабочими и уточнить их «в целях недопущения впредь подобных недоразумений - различных толкований».
В 1937 году за подстрекательство к забастовке из-за низких расценок были арестованы разнорабочие «Дорстроя» НКВД баптисты Михаил Голубев и Алексей Костенников - жители с. Коряки. Первого поставили к стенке, второго приговорили к 10 годам. Обвинительное заключение в отношении них подписал полковник И. Ломбак. Расстрелял Голубева 20 марта 1938 года комендант УНКВД младший лейтенант госбезопасности Заярный.
Забастовку более 100 докеров петропавловского порта АКО в середине октября 1939 года власти окрестили массовым прогулом. Что же произошло? Вчитаемся в стенограмму заседания бюро обкома ВКП(б), состоявшегося по этому поводу. Начальник порта Алексеев: «15-го числа был действительно дождь, и работать было нельзя, нельзя было вскрывать трюма… 16-го грузчики сначала работали, но потом профорганизация направила инспектора охраны труда, он распустил грузчиков по домам, запретив работать, так как отвели соответствующие участки, где можно было и в дождь работать, можно было грузить лес, но грузчики получили поддержку со стороны профорганизации, они не вышли работать.
Со стороны профсоюзного руководства неблагополучно, они считают, что профсоюз должен защищать все интересы трудящихся полностью, не вдумываясь в производственные возможности…». 17 октября, по словам Алексеева, до обеда грузчики работали, потом их нужно было везти на пароход «Петровский» для бункеровки (а это не меньше часа), и когда бригада пришла на берег, помощник начальника погрузо-разгрузочного отдела отпустил их по домам.
Один из участников заседания заметил, что ему больно смотреть на раздетых докеров – все это тяжело, и они в открытую говорят о начальстве: вы, мол, вражескую работу продолжаете - стараетесь, чтобы народ простудился и заболел.
Партработник Шелест: «Обуви не хватает, рукавиц нет, курток нет, а, нужно сказать, люди в порту прекрасные». И добавил, что Алексеев систематически пьет и на работу является выпивши. Другой оратор, Федоров, предложил записать (видимо, в постановление), что, «если мы будем делать такие вещи, будем только баловать народ, надо заставить людей получать то, что им полагается по закону, а не так, как тут из-за спецовки шумели, этим только создается антигосударственное настроение…».
Начальник АКО Кулаженко: «Я постараюсь ответить за руководителей порта о причине невыхода на работу. Первое - это отсутствие партийно-массовой работы среди рабочих, и второе - отсутствие хозяйственного руководства… Когда у нас начинают командовать инспектора профсоюза, так тут ясно, что руководство не на месте. Алексеев действительно сильно пьет. Вот когда я у тебя был по строительству, ты же не мог даже разговаривать, у тебя руки тряслись, и сколько я у тебя просидел, ты ни одного вопроса не решил…
Теперь по вопросу профсоюзной организации. Махиня, с каких это пор инспектора по охране труда начали самовольничать на производстве? Кто дал такую инструкцию, что инспектор труда приходит на производство и снимает 150 человек рабочих с работы? Ведь если это незаконно, так есть администрация, есть обком рыбников, обком партии, горком. Ведь это же форменная забастовка, это же - политический вопрос!».
С начальником АКО полностью согласился секретарь обкома ВКП(б) Коротков: «Пароходы стоят - не выгружаются, сколько тысяч рублей стоит этот простой, а у вас нет большевистского руководства, нет единоначалия, нет работы с рабочими. Нужно будет предложить Махине, чтобы на ближайшем пленуме обкома рыбников обсудить поведение общественного инспектора труда Максименко, так нельзя позволять работать. И как ни странно, начальник политотдела (порта - В.П.) Поздняков о факте невыхода на работу узнал от обкома партии, вместо того чтобы ему первому знать об этом. Надо будет решение бюро обкома обсудить на партсобрании, вскрыть имеющиеся недостатки и мобилизовать коммунистов на устранение этих недостатков».
В постановлении бюро говорилось: начальнику порта Алексееву и политотдельцу - указать, руководству предприятия принять меры по улучшению жилищно-бытовых условий рабочих и руководящего состава порта… Об одежде и обуви докеров ни в одном из 5-ти пунктов не упоминалось.
8 августа 1940 года забастовала бригада паланского кирпичного завода в составе трех человек: Александра Алтарева, Евгения Солдатова и Александра Громова. Они не выходили на работу до 12-го числа, протестуя против несправедливого, по их мнению, акта о пьянке бригады, составленного техником окркоммунхоза. 10-11 ноября 1940 года их судил Корякский окружной суд. Установив факт пьянства, он записал в приговоре: бригада во главе с Алтаревым по соглашению с окркоммунхозом обязалась выработать 100 тысяч кирпичей, но для этого не принимала должных мер «под видом всяких объективных причин», в результате чего не дала и половину плана. Все трое шли по ст. 58 УК РСФСР, причем сразу по двум ее пунктам: 14 и 11 («контрреволюционный саботаж» и «организационная деятельность, направленная к подготовке и совершению» политических преступлений), а они предусматривали различные сроки - от 3 лет до ВМН.
Бригадир получил 3 года, его товарищи - по 2. В мае 1941 года Верховный суд РСФСР, руководствуясь Указом Президиума ВС СССР от 26.06.1940 года, признал действия осужденных прогулом без уважительных причин. Новое наказание в виде «исправпринудработ по месту работы» Москва посчитала уже отбытым.
Один из забастовщиков, Е. Солдатов, был во второй раз арестован в декабре 1941 года по обвинению в пораженческих настроениях, дискредитации партии и правительства, восхвалении немецкой армии и жизни в Германии, распространении провокационных слухов о сдаче врагу Москвы и Ленинграда. 10 марта 1942 года его приговорили (по законам военного времени) к расстрелу. В кассационной жалобе осужденный просил учесть его пролетарское происхождение, а также то, что он подписался на военный заем, внес около 600 рублей в Фонд обороны, и вообще работал все выходные дни в помощь фронту. Вспомнил Солдатов и о забастовке 1940 года: «Мои причины были основательны», - утверждал он и приводил следующие аргументы: администрация не провела прием на работу приказом, 3 месяца не выплачивала зарплату.
До утверждения приговора Верховным судом РСФСР он содержался в паланской КПЗ. В ночь с 17 на 18 августа 1942 года совершил побег, но был схвачен. На суде заявил, что сбегать не хотел, но поддался уговорам сокамерника. 17 августа в коридоре КПЗ появился милиционер, весь грязный и мокрый. Сокамерник Боков сказал: «Приговор по твоему делу утвержден - вон Правдошин ходил копать могилу, сейчас придут за тобой».
Решетка на окне держалась на соплях, прибитая мелкими гвоздями. «Пошли по направлению сенокоса НКВД, добраться до с. Лесная, - рассказывал на суде Солдатов, - зашли на стройку НКВД, где брали топор, чайник и соли, нож нашли на берегу речки… Вокруг Паланы ходили-блудили 2-3 дня, и вышли на р. Палану, перешли речку и направились в с. Кахтану… Держали путь на Усть-Воямполку и до участка «Точило»… Ночевали у рыбаков, и когда шли по морскому берегу, нас поймали. Бокова застрелили за то, что отказался идти».
По словам Солдатова, определенной цели у них не было, но Боков предлагал ограбить какой-нибудь склад, убить на зиму корову. И добравшись до «Точила» перезимовать там, а весной придет пароход с рабочими - сесть на него и уехать на материк. Солдатов грабить не соглашался. Уж лучше подняться по речке, наловить рыбы, кормиться ею…
В последнем слове он заявил: побег совершен исключительно из-за страха - «чтобы оставить себя в жизни». Суд дал ему 10 лет. Оказывается, точно такой же срок определила ему судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР еще 27 июня, посчитав, что ВМН применена «без достаточных к тому оснований». Но Солдатов об этом не знал.
(Окончание следует)