В начале Отечественной войны многие у нас не понимали, что происходит. Красная армия – самая сильная в мире. А раз так, она должна в два счета разгромить агрессора, причем, как пелось в популярной довоенной песенке, «малой кровью, могучим ударом» и – на чужой территории. А она… отступает. Почему?
Не ответил толком на этот вопрос даже Сталин 3 июля 1941 года в своем радиообращении к согражданам, хотя и назвал их впервые братьями и сестрами. Говоря о задачах на текущий момент, он заявил, что «враг коварен, хитер, опытен в обмане и распространении ложных слухов», и потребовал всех паникеров и трусов на фронте и в тылу немедленно предавать суду Военного трибунала.
В Петропавловске за 2 дня до выступления вождя состоялось областное совещание лекторов. Им было разъяснено «о чем и как рассказывать населению о войне СССР с Германией», дана установка на разоблачение теории о непобедимости немецкой армии, различных провокационных слухов.
…25 августа 1941 года партийный секретарь Усть-Большерецкого района Маликов доложил в Камчатский обком ВКП(б) о нездоровых и прямо враждебных, как он выразился, настроениях и действиях на подведомственной ему территории: «Наблюдались попытки отдельных типов создать среди населения Усть-Большерецка ажиотаж в закупках продовольственных товаров. Это не удалось. Лица, виновные в этом, привлечены к ответственности. В Микояновском, Озерновском комбинатах появлялись враждебные надписи в уборных. На 1-й базе Микояновского комбината были случаи враждебных разговоров в среде рабочих. Эти случаи нам известны, и меры приняты. Подобные враждебные выступления встречают резкий отпор со стороны трудящихся комбинатов и колхозов».
Во второй половине сентября в тот же адрес поступил рапорт начальника УНКВД Фильченко: «За последнее время нами отмечено два случая распространения от разных лиц провокационных слухов о том, что якобы у населения, имеющего скот, таковой будет бесплатно изыматься в фонд обороны страны. Подпавшие под влияние этих провокационных слухов две женщины закололи имеющихся у них свиней… Дальнейшее распространение этой провокации может привести к массовому убою скота в короткий срок. С нашей стороны принимаются меры по розыску авторов этих провокационных слухов». Факты, о которых шла речь, имели место в Петропавловске.
1 ноября 1941 года с трибуны пленума обкома партии тот же Фильченко говорил о враждебных элементах, которые, по его словам, ориентируются как на Германию, так и на иные капиталистические государства: эти элементы с началом войны стали поднимать голову, но при помощи патриотов разоблачены, и их антисоветская деятельность пресечена. «Из числа арестованных, обактивившихся в это время, занимавшихся контрреволюционной работой, имеются лица, занимавшиеся в прошлом антисоветской деятельностью», – подчеркнул начальник УНКВД.
Фамилии двоих таких лиц - Серков из Большерецка и Рязанцев из Авачи - присутствующие узнали из выступления прокурора области Черныха. Он сосредоточился на вредном толковании сводок Совинформбюро о ходе боевых действий на советско-германском фронте. «Сведения, которые любой гражданин может прочитать в газете, отличаются большой точностью, и совершает преступление тот, кто точные и правильные сведения начинает легкомысленно комментировать, распространяя различного рода вымыслы. Преступник тот, кто высказывает неверие в наши сводки».
Иван Рязанцев до войны привлекался по 58-й (политической) статье дважды: в 1932 и 1938 годах. Во второй раз его, отсидевшего 3 года, собирались заключить в лагерь уже на 10 лет, но внезапно выпустили. «Крепкий был мужик, - такую характеристику дал ему племянник Владимир Николаевич, - один невод с рыбой удерживал, на медведя ходил…». И. Рязанцева приговорили к ВМН, и 22 ноября 1941 года расстреляли.
Однако первым на Камчатке политарестантом военных лет стал не он и не пущенный в расход вместе с ним работник ЖБФ Иван Елизаров, а елизовский столяр Куприян Пахотинский. Ему приписывают монолог, произнесенный у себя на квартире 23 июня, в обществе одного-единственного слушателя: «Две собаки в одной берлоге не могут жить, поэтому между ними должна происходить борьба, это борьба и есть, без этой борьбы жить хорошо не будем. Плохо только, что Германия делает налеты на города и уничтожает мирное население. Она бы лучше сделала налет на Кремль, разбомбила бы его, и было бы все в порядке». Этот монолог стоил Пахотинскому жизни. Судил его Военный трибунал. В точном соответствии с обращением товарища Сталина.
А жительница Петропавловска, 36-летняя Евдокия Давыдова, предстала уже перед гражданским судом. Она («худощавая, тонкая, плечи опущенные, шея длинная, цвет волос темно-русый, лицо овальное, нос большой, спинка носа выпуклая, с горбинкой, рот маленький, губы тонкие, на правом плече родинка») не отрицала ненависти к советской власти.
Эта ненависть перешла к ней от родителей. Мать - из дворян. В гражданскую, когда большевики заняли Полтаву, отец произнес запоминающуюся фразу: «красные дьяволы». Но, как известно, им помогали «красные дьяволята». Фильм под таким названием до сих пор идет то на одном, то на другом канале ТВ: видать, инициаторам показа приятно наблюдать, как торжествующая дьявольщина распинает историческую Россию. Причем с известной долей юмора…
На допросе 28 мая 1942 года Давыдова заявила, что она не могла примириться с советской властью, так как та «вела активную борьбу с религией, выкорчевывая и уничтожая церкви и остальные религиозные святыни… и на всем протяжении жизни убеждалась, что советская власть является властью антихриста».
Негативное отношение к ней у Е. Давыдовой окончательно оформилось в «период колхозного строительства». В своих собственноручных показаниях она не скрывает этого. «В Ленинградской области я присутствовала несколько раз в суде, в котором обвинялись по закону от 7/8-32 г. (В народе – «закон семь-восемь». – Автор.) подсудимые колхозники за несколько колосков, взятых с убранного поля, или мерку картофеля, украденного только потому, что заставил голод. Осуждены были, как по шаблону, все на 10 лет. Надо было создать такие суды, чтобы иметь больше бесплатной рабочей силы, и вот на труде этих миллионов заключенных создавать материальные ценности, вести грандиозное строительство, которому бы дивился капиталистический мир, считая это результатом «свободного труда свободного народа». Фактически же вся тяжесть строительства каналов, отдаленнейших строек пришлась на долю заключенных, а те миллионы тонн зерна, что добывали на полях колхозники, отдавались советскому государству почти полностью, благодаря чему колхозники, эти труженики земли, еще задолго до нового урожая должны были продавать необходимые в хозяйстве предметы, чтобы купить в городе хлеба.
Оплата трудодней до смешного мизерна, а часто и той не получали полностью. Будучи в отпуске на материке, в 1940 году, узнала от колхозников Киевской области, уезжавших на Сахалин, такие факты: вдове-колхознице, имеющей несколько малолетних детей, не выплатили трудодни – не дали хлеба, работать же посылали насильно. Когда колхозница эта сказала, что она должна пойти в город, продать там яйца, чтобы купить хлеба и накормить детей, то ее представители правления колхоза вывели из хаты пинками, заставили сесть в грузовик, который развозил работников на поля за 20 км. Украинки, уезжавшие на Сахалин, рассказывали, как им завидовали их земляки – завидовали тому, что они хоть на Сахалине наедятся вдоволь хлеба, да еще и рыбу будут есть.
Почти все годы советской власти народ сидит на жалком пайке. Где же этот хлеб, который в таком громадном количестве… производили рабы-колхозники все эти годы? Советское правительство отправляло за границу, не считаясь с потребностями своего народа. Отправляло хлеб на мировые рынки даже в то время, когда в капиталистических странах был кризис перепроизводства, в частности - сельских продуктов, того же хлеба и пшеницей в Америке кормили свиней. Русский народ голодал, Украина гибла с голоду, а хлеб отправляли туда, где его избыток, чтобы увеличить, усугубить кризис перепроизводства в капиталистических странах. Конечно, коммунистическая партия и советское правительство делало это, преследуя цели мирового масштаба. Но кому на земле могло быть дано право заставить многомиллионный народ служить навозом для удобрения той почвы, на которой в несбыточных миражах коммунистов должен расцвесть полный коммунизм?»
Если бы в правительстве были русские, неоднократно говорила Давыдова своим сослуживцам, то русскому народу жилось бы гораздо лучше. Явно дразня суд, она призналась в симпатиях к германской власти и тут же высказала желание об установлении в Советском Союзе демократической республики. 13 мая 1942 года Евдокия начертала на стене своей камеры: «Красив и дивен советский герб. В нем есть и молот, есть и серп. Жни и куй. А заработаешь рыбий… (Нецензурное слово. – Автор.)». Ей принадлежала также настенная расшифровка аббревиатуры ВКП(б) – Всесоюзное крепостное право большевиков.
Мера наказания, определенная Давыдовой, не отличалась от данной Пахотинскому. Впрочем, подай она кассационную жалобу, возможно, и осталась в живых. Как Н. Власова. Но Давыдова сразу после объявления приговора обратилась в облсуд с письменным заявлением: «Довожу до вашего сведения о том, что считаю ненужным подавать кассжалобу о замене мне приговора - к расстрелу - тюремным заключением».
Убил Давыдову 31 августа 1942 года, в 22 часа 30 минут, комендант УНКВД Тимофей Кашин (1907 г. р., коммунист с 1931 года, образование низшее), в присутствии помощника облпрокурора Левшина, энкавэдэшников Андреева и Гончарова.
Наталья Власова «погорела» на бытовой, так сказать, почве. Ходили они с сожителем по знакомым – пили бражку. Зашли к одной. Утром муж пошел на работу. Она - опять к этой женщине. Пила там с какими-то людьми. Появляется муж: «Сдохла чушка. Что делать?». Знакомая: «Тащите ко мне: разделаем и продадим». Власова не согласилась. Та: «Не хозяйка ты!». Муж подтвердил, ругал, ударил. Знакомая: «Ты иди, а он останется здесь, он тебе не муж. Твой муж в заключении сидит. (Второй. – Автор.) Если ты хочешь, то я сумею посадить и тебя!». Но Власова никуда не пошла. Пришли подруги знакомой: девушки Маруся и еще одна, из театра. Знакомая сказала им: «Выкиньте ее на улицу - она ругает Сталина!». Власову вытолкали из дома… Потом ее забрал милиционер. Оказывается, эти девушки уже успели сходить куда надо - дескать, Власова «высказывает гнусные измышления, дискредитирующие вождя народов, восхваляет гитлеровский строй и изверга человечества Гитлера».
По материалам следствия не понять, как относилась Власова к молодежи. А вот Давыдова свое свидетельство оставила: «Если раньше были дома терпимости, то при советском строе громадная часть девушек «зарабатывает», вернее прирабатывает к своей зарплате позорным путем, так как зарплата невелика, а одеться более нарядно и посещать театры желание большое, особенно у молодежи больших городов. В общем, половая распущенность, так называемая в советской стране свободная любовь, достигла размеров, которые могут побить рекорд в любой капиталистической стране… Все духовные ценности культурного человечества, приобретаемые тысячелетиями, стали ненужными для нашего народа, молодежь живет с выхолощенной душой, интересуясь в основной своей массе материальными благами: зарплатой, карьерой…». Ночной приработок к зарплате, о котором говорит Давыдова, безусловно, не красит женщин, не оправдывают их никакие «культурные цели». Но ни у кого, с кем столкнулась Н. Власова в 1941 году, настоящей привязанности к театру, пожалуй, не было. Даже у той, что работала там…
(Окончание следует)
Валентин ПУСТОВИТ,
историк, член Союза писателей России
На фото:
Петропавловск, начало 1930-х годов