Слово под микроскопом

Из истории камчатской цензуры

В газете я впервые напечатался студентом. Через некоторое время случайно узнал, что за это нагорело сотруднику редакции и цензору. По прошествии лет, когда сам подался в журналистику, полагаю, сумел бы установить фамилию провинившегося коллеги, а вот цензора - вряд ли. Он так и остался для меня инкогнито - «ВИОО413».

Именно такая кодированная подпись стояла в правом нижнем углу последней страницы «Камчатской правды» за субботу 16 ноября 1963 года. А начинался этот номер газеты сообщением: «Сегодня в Петропавловске открывается ХХII городская партийная конференция. Горячий привет ее делегатам!». Вполне возможно, тогда же какой-нибудь делегат прочел в родной партийной газете мое стихотворение «Революция» и насторожился. Или позднее другой товарищ, скорее всего, из «компетентных органов», узрел крамольный подтекст в заключительной строке: «Революция - это мы!». И спросив себя: «А кто это «мы», собственно?», - тут же, с маху, ответил: «Автор и его друзья».

В том же, что и я, номере «Камчатской правды» дебютировал прозаик Евгений Гропянов. Мы с ним в пединституте выпускали рукописный литературный журнал «Живая мысль». Он писал короткие рассказы и лирические новеллы. Одна из них, «Березка», соседствовала в газете с моей «Революцией». Никогда не забуду гропяновской поддержки в критический момент жизни. В день, когда решалась моя судьба, Евгений публично заявил, не думая о последствиях: «Я знаю Валентина давно. И, несмотря на его ошибки, продолжаю уважать его. Поэтому прошу не отдавать его под суд» (по ст. 70 УК РСФСР - «антисоветская агитация и пропаганда».)

Спустя годы Евгений Гропянов, будучи уже заведующим Камчатским отделением Дальиздата, поклялся выпустить наши с Владимиром Науменковым книжки, и свое слово сдержал. Одному Богу известно, как ему удалось убедить главного цензора Камчатки М. Тихонову, хотя ни к Науменкову, ни ко мне власти не испытывали особого доверия, относя нас к весьма незрелым поэтам. Но Мария Васильевна уважала Гропянова как издателя и писателя. Да и как человека - тоже.

Евгений Валерианович умел ладить с разными людьми. И только в крайних случаях, когда сталкивался с откровенной злобой, прекращал общение. Графоманы и версификаторы всегда ненавидели талантливую творческую личность. Некоторым литераторам Е. Гропянов в свое время помог сделаться писателями, доводя до ума их рукописи. Однако пишущая братия редко платит добром за добро. Что поделаешь: завышенная самооценка и гипертрофированное самолюбие берут верх…

А теперь перейдем непосредственно к истории цензуры. Первое документальное свидетельство о таковой в нашем крае относится к 3 января 1924 года. В тот день камчатское партийное руководство признало ее необходимой и наметило для работы в этом качестве завгубоно А. Курилова, руководителя отдела управления губревкома И. Ларина и врид  заведующего агитпропом губбюро РКП(б) В. Глуховецкого. Звалась цензура гублитом - губернским управлением по делам литературы и издательств. 7 октября 1924 года ГРК поручил своему отделу народного образования представить кандидатуру на должность цензора, а исполнение его обязанностей до приезда такового из Владивостока возложил на завгубоно.

13 ноября 1924 года начальник ГПУ И. Ломбак направил официальную бумагу с грифом «сов. секретно» на имя Глуховецкого: «…в нартеатре готовится к постановке пьеса «Оболтусы и ветрогоны» сочинения Яковлева, пьеса, обозначенная литером «Б». При выдаче разрешения на постановку следует с особым вниманием останавливаться на пьесах с литером «Б» (что обозначал этот литер, пока не выяснено - В.П.). Необходимо учесть целый ряд обстоятельств, характер публики, которая будет смотреть пьесу (буржуазная, демократическая, пролетарская, смешанная), степень ее сознательности и способности противостоять нежелательным влияниям и, наконец, местные условия. Грубо говоря, пьесу с литером «Б» нежелательно пускать в наиболее отсталую народную аудиторию. Одновременно КАМЧГОГПУ просит, во избежание каких-либо недоразумений, прислать на просмотр весь репертуар пьес и кинофильмов, предназначенных к постановке и демонстрированию». Как видим, коммунистическая власть в нашем крае с самого начала внимательно следила не только за периодической печатью.

В декабре 1928 года в Камчатское окроно поступил секретный циркуляр за подписью заведующего Дальневосточным краевым отделом народного образования Лобова и краевого инспектора по делам печати и зрелищ Остроменцкого. «В последнее время, – говорилось в нем, – участились случаи разглашения… сведений, составляющих гостайну - главным образом в тех округах, где не имеется должностей инспекторов по делам печати и зрелищ, вследствие чего цензурную работу ведут в порядке совместительства сотрудники других разделов работы народного образования. Частая смена последних при загрузке их по основной работе приводит неизбежно к созданию ненормального положения вещей, когда функции цензурного дела выполняются лицами, совершенно не компетентными в этой ответственной работе.

Отсюда полная безответственность за те или иные недочеты… Отсутствие надлежащего надзора за работой уполномоченных окрлита при органах печати, выделяемых издательствами по согласованию с АПО (агитационно-пропагандистский отдел - В.П.) окружкома ВКП(б), что приводит к ослаблению контроля над газетными материалами с точки зрения военно-экономической цензуры, приобретающей в условиях современной политической обстановки сугубо важное значение. Контроль за зрелищами, в свою очередь, требует особенного внимания в части, касающейся регулирования репертуара профтеатра, укрепления плановости в художественной работе клубов и безусловной недопустимости постановки пьес, признанных Главреперткомом запрещенными к исполнению».

Учитывая пожелания Главлита, в тех округах, где отсутствовала штатная должность инспектора по делам печати и зрелищ, Далькрайоно возложило цензурные функции на заведующих окружными отделами наробраза. Им надлежало принять решительные меры к охране интересов военно-экономической цензуры «путем обеспечения просмотра газетного материала постоянным квалифицированным работником из редакционного состава местного органа печати по согласованию с АПО окружкома ВКП(б)».

«Недоработки» цензуры становились предметом обсуждения партийной верхушкой края. 18 июля 1930 года бюро Камчатского окружкома ВКП(б) постановило: «Считать совершенно недопустимым со стороны тов. Евтушенко (редактор «Полярной звезды» - В.П.) после решения бюро как предупреждения помещать в следующем же номере газеты статью тов. Иванова с выражением «терпимых пока японцев». Еще раз категорически предупредить тов. Евтушенко о недопустимости таких фактов в будущем». Спустя 10 дней партийцы поменяли редактора, командировав снятого на работу в АКО.

Из постановления бюро обкома ВКП(б) за 17 ноября 1934 года: «Районной, окружной и областной печатью систематически разглашаются военно-экономические тайны…  «Камчатская правда» в №260 от 16 октября дает полные сведения о наличии в области крупного рогатого скота и лошадей, в №262 от 16 ноября… подробное описание вновь устанавливаемой в г. Петропавловске радиостанции … Газета «Камчатский комсомолец» в №22 дала клише с/к «Воровский» и автобиографии комсостава. Районная газета «Штурм» систематически в ряде номеров освещала строительство телеграфно-телефонной линии Козыревск – Усть-Камчатск. «Камчатский колхозник» в №5 от 10 сентября 1934 года поместила годовой план пушнозаготовок в хвостах и, несмотря на распоряжение обллита об изъятии этого номера, распоряжение редакцией не выполнено».

В постановлении отмечалось совершенно недостаточное руководство культурно-пропагандистского отдела обкома работой обллита. Партруководство области считало в высшей степени неприемлемым игнорирование указаний цензуры со стороны сотрудников редакций и радиоузлов.

Чем это обернулось для них и типографских работников в годы активных репрессий, я уже рассказывал. В 1934 году начальник обллита Л. Косарев был предупрежден «о строгой ответственности за организацию цензурной работы». В 1937 году его преемник Н. Белый, допустивший грубейшие политические искажения и преступно-небрежное отношение к секретным документам, вылетел из партии, а затем, как враг народа, угодил в норильский лагерь. Освободился в 1946 году, но спустя несколько лет особое совещание МГБ СССР сослало его на поселение в Красноярский край. В 1956 году Н. Белый был полностью реабилитирован. Но как доверили ему, взятому впервые под стражу в возрасте 22 лет вместе с другими сторонниками Л. Троцкого (1927 год), в середине 1930-х годов руководить областной цензурой?

…Проникновение в печать грубых политических ошибок УНКВД по Камчатской области в предвоенные годы связывало с «неукомплектом штата (1 работник вместо 5) и отсутствием руководителя Камчатского обллита». «Алеутская звезда» поместила, например, искаженный лозунг: «Да здравствует коммунистическая партия и ее вождь товарищ Сталин, проводящие в жизнь Ленинско-Сталинскую национальную политику!» - говорилось в спецсообщении от 13 октября 1939 года.

В марте 1940 года, выступая на 4-й облпартконференции, руководитель местных чекистов П. Дудоров обвинил редактора «Камчатской правды» Павлова в игнорировании указаний обллита. После его и журналистки Чаусовской правки рецензии Д. Сугробкина на фильм «Великий гражданин» выходило, будто персонажи-большевики (и даже член ЦК!) «занимаются антинародной борьбой».

- Товарищи, - негодовал оратор, - это политическое преступление. Нами было изъято 6 тысяч экземпляров этой газеты, статью исправили. Как же реагировал Павлов, узнав о том, что газета политконтролером НКВД изымается? Он прибежал в типографию, схватил оригинал статьи Сугробкина, лично им прочитанной, и никому не отдал, заявляя: «Иначе обком ВКП(б) снимет меня с работы». Тов. Павлов, не о том надо думать, снимут или не снимут вас с работы, а нужно думать о том, как вести борьбу с политическими ошибками в газете, как их не допустить».

Исполняющий обязанности начальника обллита Петров так излагал основные задачи цензуры в одном из служебных документов: осуществлять политический контроль и охрану государственных тайн во всех предназначенных к публикации и распространению произведений печати и радиовещания; «не допускать выпуска недоброкачественных изданий и радиопередач, грубо антихудожественных и антинаучных (халтурных), искажающих документы, формулы, цитаты, тексты в переводах и т.д.».

25 июня 1941 года обком партии признал работу цензуры по части сохранения военной и экономической тайны неудовлетворительной. Примеры приводились, естественно, еще предвоенные, касались они главным образом районных газет и радиоузлов. Большерецкий «Ударник» допустил разглашение дислокации воинских частей, звания комсостава, численный рост армейских парторганизаций. Многотиражка Микояновского рыбокомбината в течение 3 месяцев выходила вообще без визы уполномоченного лита. 7 уполномоченных на местах не имели перечня требований военного положения, 12 - экономического. С середины 1940 года «по большинству газет сменилось по 3-4 уполномоченных». Обком ВКП(б) пригрозил привлечением к уголовной ответственности виновных в выпуске газет и материалов радиовещания без подписи цензора.

В сентябре 1941-го бюро областного комитета партии вернулось к обсуждаемому вопросу. Райкомы получили приказ «выделить одного из секретарей… для проверки каждого номера газеты перед печатанием». Весной 1942 года «Чаунская правда» перестала печатать материалы на чукотском языке «ввиду того, что на месте невозможно обеспечить квалифицированный политический контроль текстов» из-за отсутствия специалистов.

Случались политические ошибки в газетах и в послевоенные годы. Разве что спрашивали за них менее строго нежели раньше. 12 июля 1949 года  «Камчатская правда» исказила заголовок информации ТАСС «Американский антисоветский фильм «Железный занавес» снят с экранов Парижа». Вместо «антисоветский» она напечатала «антифашистский», и часть тиража успела попасть к подписчикам.

25 января 1950 года в той же газете автор корреспонденции «На перерабатывающей рыбной базе» назвал в числе лучших стахановцев заключенных. 8 января 1960-го усть-большерецкий «Ударник» в рубрике «За рубежом» поместил две фотографии, писал заместитель  заведующего отделом пропаганды и агитации обкома КПСС В. Заплаткин: «Вверху фотография убитого бельгийскими колонизаторами негра племени бахуту из Руанда-урунди, а сразу же под ним - фотография племенных свиней одного из кооперативов ГДР».

Окончание следует