Первый демократически избранный руководитель области ученый-сейсмолог А. Пурин и его единомышленники, возвратив власть в июле 1918 года, позаботились, чтобы их не сбросили так же, как они сторонников ленинского Совнаркома. Для сохранения спокойствия и безопасности в Петропавловске они стали вновь создавать местную воинскую команду из 20 человек с месячным окладом в 250 рублей при готовой квартире и пищевом довольствии.
Приглашались на службу, однако, не все подряд, а только местные жители и по рекомендации волостных и сельских комитетов, предпочтение отдавалось казакам. Письменные заявления у изъявивших желание принимал комендант города А. Токаревский, военный руководитель антисоветского переворота.
Одним из первых его приказов жителям Петропавловска предписывалось срочно сдать все казенное, а также «благоприобретенное казенного образца», оружие под расписку, с гарантией возврата после отмены военного положения. (Совдеп перед своим падением роздал своим единомышленникам до 60 винтовок.) День отдыха, воскресенье, 21 июля, несколько подпортило известие о том, что «в непродолжительном времени за городом будут производиться учебные стрельбы из пулемета», но демократическая власть поспешила успокоить обывателя: «во избежание несчастных случаев место стрельб оцеплено охраной».
Особенно встревожились те граждане, кои не только не выражали восторга по поводу свержения Совета, а даже наоборот, о чем не стеснялись говорить вслух. Никто из них тем не менее не подвергся репрессиям (уволена была лишь служащая Семенова), в том числе лица, сотрудничавшие с советской властью. Социалдемократу И. Голованову, к примеру, всего-навсего выразили недоверие, а Н. Косыгина до 2-го областного съезда отдали на поруки представителям коренного населения, взяв с него подписку не участвовать ни в каких митингах и вообще не заниматься «провокацией и агитацией». В противном случае будет выслан, подобно совработникам, на материк без права возвращения.
Точно такие угрозы получили еще трое: Сергей Пак, Яков Ни и Василий Но. Они, «учитывая надвигающийся дровяной голод» заломили за поставку березняка к административным зданиям явно спекулятивную цену – по 45 рублей за погонную сажень, тогда как обычно брали в полтора раза меньше. Облком объявил: 31 рубль 20 копеек – и баста! И на случай стачки рабочих (китайских и корейских подданных) предложил коменданту города «изыскать средства к доставке дров».
Устный доклад по дровяному вопросу заведующего казенными зданиями Воротникова стоял отдельным пунктом на заседании Облкома 15 июля. Постановили: ввиду неисполнения Рабочим (проф.) Союзом соответствующего договора, считать сей нарушенным, поручив Воротникову организовать доставку дров в Петропавловск, в этих целях «просить окрестное население предоставить до 5 лошадей с телегами». Дабы компенсировать 1 600 рублей, выданных авансом РС, наложить арест на его движимое имущество.
Не лучше было положение и с углем. Для школ Чукотки, входившей в состав Камчатской области, уголь решили взять у Добровольного Флота на мысе Наварина или в бухте Провидения у Морского ведомства: оно же поставило (взаимообразно) 200 тонн угля «Адмиралу Завойко». Этот пароход, с арестованными совработниками на борту, шел во Владивосток еще и за инструкциями Временного правительства автономной Сибири, куда входили эсеры, социал-демократы и народные социалисты.
Руководители Облкома фактически признали его 14 июля 1918 года в первом же воззвании к населению. И через три дня уже ходатайствовали перед ним «о гарантии оплаты всех переводов, направляемых с Камчатки». Финансовое положение области оказалось плачевным. Это вынудило местную власть пойти на поклон к торгово-промышленным предприятиям и частным лицам: одних она умоляла внести в казну «свободную наличность», других – поддержать ее, уверяя, что беспрепятственная выдача вкладов по сберкассе гарантирована. Облком попросил члена Учредительного собрания от Камчатской области областного комиссара К. Лаврова узнать во Владивостоке, объявившем себя международным городом, есть ли возможность «пополнить казначейство дензнаками мелкого достоинства».
Большерецк сетовал на отсутствие сена, и что «на деревьях какие-то мелкие гусеницы поели лист, и трава пожелтела и появилась масса мышей». Огорчения не снимал даже сильный ход кеты. Почти все жители с. Кол переехали на новое место и тоже ловили рыбу, но она принималась от населения в ограниченном количестве и по низким ценам. А старое селение подверглось невиданному нашествию медведей.
Усть-Камчатская волость приняла более трех десятков семей беженцев с материка, где уже шла гражданская война. Их расселили таким образом: волостной центр – 15, Черный, Березовый Яр и Нижне-Камчатск – по 5, Камаки – 4. Мильковчане жаловались на оскудение рыбного запаса и полное отсутствие в селе хлеба, и их нисколько не утешало, что в Петрограде и в Москве его тоже нет.
На острове Беринга почти не стало оленей, сообщал Облкому избранный делегатом 2-го областного съезда С. Бодаев. «Ввиду того, что оленеводство является крайне необходимым и полезным, – писал он, – надо купить и доставить туда камчатских оленей для разведения по усмотрению и указанию специалистов». Товарищ председателя Облкома П. Сусляк телеграфировал с Беринга: островитяне рады-радешеньки, что демократы сбросили, наконец, советскую власть, и ждут от них плодотворной работы. Главным командорским доходом оставалась пушнина. Летом 1918 года за нее на владивостокском аукционе удалось выручить около полумиллиона рублей.
Там же, в столице Приморья, уполномоченный продкома приобрел для Камчатки солонину. В скором времени должны были прийти пароходы с закупленной в Харбине мукой по цене «ниже существующей». Крупу, муку и сукно расформированной просоветской воинской команды Облком распределил между нуждающимся и бедным населением Петропавловска, Большерецкой, Завойкинской, Мономаховской, Хайрюзовской волостей и инородцами Нового Устья в г. Охотске. Сукна отпускалось каждому гражданину не более чем на одну пару брюк, т. е. по 1 аршину 12 вершков при стоимости аршина в 10 рублей. Исключение было сделано для А. Токаревского, отъезжающего на войну с красными: он получил по интендантской цене 4 аршина шинельного темно-синего и защитного сукна.
При Петропавловской ферме возник совет по заведованию сельхозделами, куда вошел Трифон Новограбленов – отец знаменитого впоследствии ученого. С ним, кстати, за месяц до этого, произошел курьезный случай, который обсуждал весь город. Священник Ерохин обвинил его в краже лошадиного аркана с цепью. В заявлении на имя начальника милиции Новограбленов оправдывался: «Моя лошадь была связана на Сигнальном мысу, где угольный склад. На лошади находились 4 сажени цепи и 3 – веревки. В ночь на 20 июля старого стиля моя лошадь оборвалась с цепи и прибежала в город. Утром мой сын видел, что наша лошадь стоит в переулке между домами граждан Ерохина и Колмакова. Он пошел посмотреть, видит, что лошадь связана за ограду гражданина Ерохина, он не обратил внимания, на чьей веревке связана лошадь. Придя домой, он сказал, что наша лошадь прибежала с мыса, а ктото ее завязал за ограду Ерохина. Через полчаса я пошел взять лошадь, найдя ее связанной уже не за ограду Ерохина, а за горелое бревно у пожарки, я ее привел домой, сделав новую веревку. Гражданин пишет, что аркан оказался на моей лошади, которая была отобрана у меня, в чем глубоко ошибается. Покорнейше прошу начальника милиции разобрать мое заявление в судебном порядке, и чтобы гражданин Ерохин указал, кем был отобран у меня аркан. За публичное и ложное показание прошу гражданина Ерохина привлечь к законной ответственности».
Однако самым парадоксальным был не случай с лошадью Новограбленова, а возвращение 18 августа на пароходе «Монгучай» выдворенных за пределы области насовсем советских активистов Дыптана, Верещакова, Коробко, Ильинича, Бахтина, Рожкова… Они каким-то образом раздобыли в Хабаровске разрешение на въезд в Петропавловск. Непрошеных гостей тут же взяли под стражу и объявили, что вышлют снова, и «в противном случае поступят с ними по указанию коренных обывателей Камчатки». У арестованных нашлись ходатаи (например, Голованов просил за Верещакова), в результате В. Орехова отдали на поруки. Остальные пока продолжали сидеть. Кроме Дыптана. Этот утек в неизвестном направлении, и к его розыску принимались энергичные меры. Намеченному на август 2-му Камчатскому областному съезду надлежало заняться организацией власти и управления на территории региона, решить массу проблем, связанных с «правильной постановкой» горного дела, рыбного, пушного и лесного промысла, сельского хозяйства, школьного образования, рассмотреть медико-санитарный, инородческий и переселенческий и дорожный вопросы.
18 июля в Петропавловск прибыла экспедиция Переселенческого управления Приморского района (ПУПР). На 1-е полугодие 1918 года область обладала кредитом на изыскательские работы по проведению дороги магистрального типа Петропавловск - Большерецк. Дальнейший отпуск средств находился в прямой зависимости от перемены власти, которая и произошла в Петропавловске в ночь на 12 июля.
Экспедиция подразделялась на партии. Партия дорожников состояла из старшего техника Шкляева (руководитель), техника Курбатова, студента-нивелировщика Гольденберга, десятника Коновалова и нескольких рабочих.
Перед отъездом на Камчатку представители ПУПРа встретились во Владивостоке с председателем финансово-экономического комитета при кабинете министров Временного правительства автономной Сибири К. Лавровым и выяснили, что «вариант Петропавловск - Большерецк менее желателен и менее отвечает нуждам населения, чем Петропавловск - долина р. Камчатки». Окончательное решение отложили до 2-го съезда, а пока решили вести изыскания только до Начик. Шкляев получил задание уточнить на месте, какая сумма требуется для ремонта уже существующей дороги областной центр - Начики.
Сразу по прибытии экспедиции он сделал доклад на заседании Облкома с участием представителей Завойкинской волости, выступающей после июльского переворота от имени коренного населения Камчатки. Пришли к выводу: требуется неотложный ремонт дороги, в особенности между Завойко и Начиками, так как она по-прежнему остается важнейшей артерией, соединяющей долину и Петропавловск. Телеграммой в срочном порядке испросили у ПУПРа кредит в 30 тысяч рублей и, в случае положительного решения вопроса, первым же пароходом инструмент и китайских рабочих, поскольку свободных рук в Камчатской области нет и «единственным выходом является привозной желтый труд». 23 июля Шкляев и Курбатов приступили к осмотру и рекогносцировке дороги.
Другая партия экспедиции, гидротехническая, также начала изыскания, чтобы затем частично осушить усадьбы, сенокосы, огороды… Но не только. Ей предстояло установить в долине р. Камчатки один или два гидрометрических поста и метеостанцию 2-го класса, дать детальное описание главной реки полуострова, собрать данные, которые помогли бы в будущем составить почвенную карту местности. Однако и этим не ограничивался план ее работ. Требовалось, на основании расспросов населения и личных впечатлений, произвести по всему маршруту экономико-статистическое обследование, оценивая хозяйственные реалии и перспективность района в отношении кустарных и заводских лесных промыслов.
Окончание следует