Как много мы знаем о Великой Отечественной войне. Как мало мы о ней знаем… Оба эти, казалось бы, полярные утверждения одинаково верны. Несмотря на минувшие с Победы почти 70 лет, несмотря на тысячи публикаций, исследований, научных работ, документальных фильмов, в истории этой войны остается немало фальшивых страниц и белых пятен. Тем территориям, которые находились вдали от основных мест сражений, в смысле изученности повезло еще меньше. На то были свои причины – как объективные, так и субъективные. Сегодня камчатские историки, как и их материковские коллеги, продолжают трудиться над восстановлением полной картины событий тех лет. В предыдущих номерах «Камчатский край» открыл рубрику «Вопросы истории. Правда о войне». Мы рассказали о том, как Камчатка встретила весть о нападении фашистской Германии, о том, как власть и простые камчатцы учились жить в новых непростых условиях, о том, что и здесь, на краю земли, людям не удалось уберечься от потрясений, которые принесла та страшная война. Сегодня мы продолжаем обсуждать эту тему в интервью с Валентиной ИЛЬИНОЙ, кандидатом исторических наук, доцентом кафедры истории России и зарубежных стран КамГУ им. Витуса Беринга.
- Валентина Александровна, тот факт, что тема «Камчатка в годы Великой Отечественной войны» долгое время оставалась малоизученной, объясняется тем, что у историков руки до тыла не доходили? Основные силы были брошены на исследование фронтовых территорий?
- Тут много причин слилось. И та, о которой вы сказали, и другие. Есть среди причин те, что являются общими для всех историков, а отнюдь не нашей региональной особенностью. Здесь я говорю о том, что значительная часть архивных фондов была открыта и стала доступна только лишь на рубеже 1980-1990-х годов. Грифы секретности были сняты со многих документов, которые действительно дают возможность создать объективную картину событий войны и которые крайне важны для исследователей. Что же касается наших особенностей, то здесь нельзя не отметить тот факт, что Дальний Восток и Сибирь довольно поздно стали осваиваться, и культурные центры здесь, соответственно, формировались с задержкой, лишь в 1950-1960-е годы. Ведь правительство СССР увидело необходимость в закреплении этих районов только после Второй мировой войны, в условиях начавшейся холодной войны. Поэтому мы знаем, что вторая волна переселения на Камчатку случилась уже в 1970-е годы. Исходя из этого, мы просто не вправе требовать от молодой территории быстрых результатов. Разве пробелы только в теме войны? Нет! До сегодняшнего дня отсутствует единая история Камчатки. На полуострове довольно поздно стало складываться постоянное профессиональное историческое сообщество – это произошло к 1990-м годам. А до этого люди приезжали, работали, уезжали обратно на материк. Безусловно, и они внесли свой немалый вклад в изучение этого периода. Сегодня же сформировался достаточно сильный коллектив на кафедре истории КамГУ им. В. Беринга, для которого региональная проблематика стала объединяющей. Тема Великой Отечественной войны, конечно, и сегодня стоит особняком, и мы уделяем ей самое пристальное внимание. С сотрудниками кафедры мы готовим к публикации большое исследование, а также в октябре этого года наш вуз будет проводить научно-практическую конференцию «Человек в истории», главная тема которой будет звучать так: «Дальний Восток, Камчатка как составная часть стратегического тыла СССР в годы Великой Отечественной войны». Сейчас пришла пора рассказать, чем в действительности были тыловые территории в общем и наш Дальний Восток – в частности, как они переживали эту войну и какую значительную и особую для страны роль сыграли в те годы.
- В своей статье, которую мы публиковали в предыдущих номерах «КК», вы назвали Камчатку даже не тылом, а «невоюющим фронтом»…
- Камчатка в те годы была отнюдь непростым регионом. Не забывайте о близости к нам Японии – союзницы Германии. Получалось, что в той части страны мы с японцами были официальными противниками, а здесь, на востоке, мы как раз выдерживали отношения мирного договора, подписанного с Японией в апреле 1941 года. Тут у нас был свой интерес, руководствуясь которым мы продолжали допускать японцев к промышленному лову рыбы в наших морях, также и на Сахалине японцы продолжали добывать нефть. Представляете, насколько эта ситуация была непростой! Приходилось самым серьезнейшим образом учитывать эти внешнеполитические обстоятельства. Вместе с тем, мир тут был очень хрупким. Настолько хрупким, что когда здесь в командировке побывал известный писатель и военкор Константин Симонов, он назвал эти территории «тылом, приближенным к фронту» и «невоюющим фронтом». А я в своей статье процитировала это меткое сравнение. Японцы не раз нарушали наши границы, топили суда. Присутствие чрезвычайно близко к нам квантунской армии постоянно ощущалось. И до 1942 года опасность и вероятность нападения Японии была очень значительной. А существовавший план «Кантокуэн» – это не миф, не вымысел, это реальная угроза, которая могла быть исполнена. Согласно этому плану Петропавловск должен был стать одним из пунктов захвата в случае начала японского вторжения. Они не напали, потому что СССР были предприняты все адекватные и необходимые меры мобилизационного порядка для того, чтобы остановить эту японскую машину. А параллельно здесь должен был наращиваться экономический потенциал, который компенсировал бы потери на том конце страны.
- Компенсировать Камчатка должна была те «рыбные» потери, которые страна несла на завоеванных врагом реках и морях?
- Захваченные бассейны Северного, Балтийского морей, отчасти еще Черного, Азовского и других морей не могли дать стране необходимый пищевой ресурс. За годы довоенных пятилеток на Камчатке был создан сильный рыбопромышленный потенциал, благодаря которому мы должны были выполнить задачу по обеспечению сражающейся страны качественной рыбной продукцией. И Камчатка с этой задачей справилась. Наш вклад в пищевое снабжение страны был немалым. Это, в основном, соленая рыба и консервы. Помимо этого, если взять такой уникальный продукт, как крабовые консервы, то здесь мы были единственным «снабженцем».
- Камчатский краб шел на фронт?
- У меня нет таких данных. Достоверно известно о том, что на фронт шли наши рыбные консервы. Но также известно и о том, что камчатские крабы поставлялись на материк, на полках магазинов они точно были. Другое дело, что отношение к крабам у материковских жителей было весьма своеобразным. Читаю воспоминания жителей осажденной Москвы, они пишут следующее: «Декабрь 1941-го, все продукты исчезли, все раскупили, ажиотаж огромный, все ждут, что столица будет оставлена. Что на полках? Только непонятные крабы». Вот так воспринимали ценный белковый продукт в те годы. Сейчас, конечно, странно это слышать. Как пищевой ресурс, незнакомый «непонятный» краб не рассматривался. Поэтому как об основном продукте, поставляемом Камчаткой, приходится говорить о нашей соленой рыбе и консервах, которые помогали выживать и солдатам, и труженикам тыла.
- Валентина Александровна, если уж мы заговорили о пище... Ее в любую войну не хватает. Но мне приходилось слышать от некоторых земляков, что на Камчатке нехватки продуктов не ощущалось. Мол, здесь довольно сыто ели, благодаря тому же ленд-лизу… А вот другие вспоминают, что голодали. Что правда? Что миф?
- Я бы не стала говорить в этом смысле о разрушении каких-то мифов. Я бы сказала о том, что одна и та же война могла повернуться к людям разными сторонами. Вот, например, воспоминания дочки директора рыбокомбината: «Голодно не было. Хорошо помню вкусный пряник, а по рукам течет сладкая глазурь». Разве можно на основе этих воспоминаний характеризовать ситуацию, которая происходила с продовольственным снабжением на Камчатке в целом? Конечно, нельзя. Во-первых, это воспоминания касаются семьи не среднего обывателя, а все-таки человека с положением. Во-вторых, это воспоминания ребенка.
- Действительно, детская память очень своеобразная. Этот пряник, например, мог и запомниться потому, что он был небывалой редкостью…
- Конечно. Сейчас публикуется много воспоминаний детей войны. Они важны. Но к ним надо подходить критически. В противовес этим воспоминаниям дочки директора комбината существует масса других воспоминаний. Вот, например, сын женщины, осужденной за «воровство» хлеба помнит совсем другую картину. Его мать работала на хлеборезке. Тот, кто резал хлеб, как бы негласно имел право на крошки и маленькие кусочки, которые оставались, и на невыкупленный хлеб, равно как пекари имели право отведать пробную булку хлеба при выпечке каждой партии. И иногда «административный зуд» приводил к тому, что чиновники, в своем стремлении бороться с воровством, арестовывали людей и за такие вот законные пробы. Вот и эта женщина была осуждена, грубо говоря, за «крошки», отбывала она свое наказание на стройке дороги вокруг Култучного озера. А маленький сын остался совершенно один. Но не умер, потому что добрые люди пристроили на работу, на рыбокомбинат. На еду зарабатывал.
- На Камчатке продукты выдавались по карточкам?
- Да, была введена карточная система. Но надо уточнить, что карточка не давала права бесплатно получить продукт, она гарантировала лишь норму, которую ты можешь выкупить. Если говорить бытовым языком, то средней зарплаты хватало, чтобы выкупить половину месячной нормы. Надо было выкручиваться. Кроме этого, война серьезнейшим образом сказалась на продовольственном снабжении нашего отдаленного дотационного региона. В 1920-1930-е годы страна наладила довольно хорошее снабжение Камчатки продуктами. А в 1941-м все ощутимо ухудшилось. Уже первым военным летом нам не довезли где-то 40 процентов мяса, а завоз сахара к 1944 году вообще уменьшился в 39 раз! Вот так, зависящий от материка дотационный регион столкнулся с нехваткой продовольствия, которое мы тут на месте не могли воспроизвести, несмотря на все наши усилия – слишком климат не подходил!
По-разному переживали влияние войны город и отдаленные районы Камчатки. И, если жители Петропавловска могли иногда получить неожиданное добавление к продовольственной карточке, то до жителей северных территорий полуострова эти «добавки» уже не доходили. Вот, например, через нас в другие регионы шло судно с сахаром, мукой и растительным маслом. Судно могло попасть под японскую бомбежку, соответственно, груз мог пострадать – упаковка могла быть нарушена, что исключало дальнейшую транспортировку этих продуктов, их нужно было реализовать в ближайшем населенном пункте – Петропавловске. Здесь же в портовом Петропавловске аккумулировался весь груз. Поэтому документы свидетельствуют о том, что если человек терял карточки и писал заявление на выдачу новых, то здесь, в городе, ему их чаще всего выдавали. А вот если карточку терял житель отдаленного района, то на подобное заявление ему, скорее всего, отвечали отказом. Чем дальше мы отдалялись от центра к северу, тем сложнее там решался вопрос о продовольственном снабжении.
- Случаи голодных смертей были?
- Такие случаи были зафиксированы в документах Камчатского облстата и по северным территориям полуострова, и по Чукотке (которая в те годы входила в наш регион). Эти смерти произошли по причине недозавоза продуктов, и еще потому, что в тех суровых климатических условиях вырастить что-то самим практически невозможно. Есть вот такие воспоминания: В 1944 году в Тигильском районе люди очень долго ждали пароход-снабженец с продовольствием. Еды уже не оставалось почти никакой. Обессиленные выходили его встречать на берег. Наконец он пришел. И что он привез? Мандариновое варенье и спирт! А на берегу тем временем были ямы, полные ржавой рыбы, которую вовремя не вывезли, а заготовлена она была для отправки в другие города и веси. Вот такие парадоксы снабжения! Не жировали люди и в Петропавловске, зачастую находились на пределе, но на северах ситуация была еще более жесткой.
Беседовала Яна ЩЕГОЛИХИНА
(Окончание интервью читайте в следующем номере «КК»)