Недавно историк и писатель Валентин ПУСТОВИТ отметил 70-летие. Накануне юбилея вышла его очередная книга «Тайная история Камчатки: век ХХ», которая сразу же завоевала популярность у наших земляков, отнюдь не избалованных эксклюзивными краеведческими новинками.
- Позвольте начать нашу беседу именно с этой книги, поскольку она, судя по объему, тематике и временным рамкам, является результатом многолетних архивных раскопок и своего рода итогом вашей исследовательской работы.
- В основу 65 документальных очерков, из которых состоит «Тайная история Камчатки: век ХХ», положены преимущественно материалы бывшего партийного архива обкома КПСС или Центра документации новейшей истории Камчатской области (ЦДНИКО), как он именовался позднее, в пору моего директорства. Люди, события, явления, факты с 1917 по 1991 год. Страницы истории, не известные даже краеведам, не говоря о широком читателе. То, что при советской власти либо скрывалось под грифом секретности, либо замалчивалось. Отсюда и название книги.
- Значит, большой спрос на книгу объясняется ее уникальностью. Что заставило вас собирать по крупицам сведения о далеком и не столь далеком прошлом – в буквальном смысле годами глотать не безвредную архивную пыль? Посиживали бы себе спокойно в директорском кресле, не выходя за пределы должностных обязанностей, тем более что и зарплата, говорят, была «кот наплакал»?
- Интерес. Точнее, страсть с юности к познанию минувшего. А в архиве я ощутил себя первооткрывателем (о, это сладостное состояние не передать словами!). Когда я прикоснулся к засекреченным фондам, а затем принял участие в их рассекречивании, стало ясно: история Камчатки ХХ века совсем не такая, какой подавали ее нам на протяжении долгих десятилетий. А что касается зарплаты, она на самом деле была мизерной. Но в жизни многим приходится жертвовать ради самого главного.
- Как я понимаю, вы занялись восполнением «белых пятен». Уточните, пожалуйста, каких именно.
- «Петропавловская городская дума 1917-1922 гг. – первый опыт местного самоуправления на Камчатке». О существовании Думы в то время вообще мало кто знал. «Гражданская война в Охотско-Камчатском крае». Ни одного научного труда, где бы этот период рассматривался с обеих сторон – красной и белой. «Столица Камчатки, годы 1960-е». Тема, совершенно не исследованная. Перечисленное по разным причинам не вошло в книгу «Тайная история Камчатки: век ХХ».
А вот то, что вошло: антисоветский переворот 1918 г. в Петропавловске; загадка гибели красного парламентера И.В. Рябикова; последний начальник Камчатской области генерал-майор П.М. Иванов-Мумжиев; преследование Православия и представителей РПЦ в 1920-1930-е гг.; коллективизация; чистка в компартии; политические репрессии; забастовки при социализме; цензура (от введения до отмены); августовский переворот 1991 г.
Книга толстая (весит 1 кг), средства на ее издание потребовались большие. Рад, что нашел поддержку у заместителя председателя правительства Камчатского края В.Т. Броневич, министра территориального развития С.В. Лебедева и президента холдинговой компании «Новая книга» С.П. Кожана. Без них «Тайная история…» вряд ли увидела бы свет.
- Временные рамки (1917-1991 гг.) «Тайной истории…» и биографического справочника, работа над которым, насколько мне известно, вами уже завершена, идентичны. Несколько слов об этом труде.
- В общественно-политическом справочнике «Камчатские персоналии» более полутора тысяч имен. Биографии и автобиографии известных, малоизвестных и совершенно неизвестных лиц, оставивших след в истории. Все строго документировано. Но, в отличие от книги, о которой мы только что говорили, справочник свободен от современного взгляда на ту или иную личность, оценки ее деятельности с позиций сегодняшнего дня. Составитель предоставляет это право читателю.
- Перейдем к вашей творческой биографии. Вы известный на Камчатке писатель, автор книг художественной прозы и поэзии «Солнце изнутри» (2006) и «Дождь Лиственницы» (2012), лауреат Камчатской краевой государственной премии по литературе. И столько сил отдано краеведению! Одно другому никогда не мешало? Сферы-то разные…
- А не кажется ли вам, что большинство писателей наполовину историки, хотя, возможно, не подозревают об этом? Ведь они описывают общественную атмосферу, быт, лексикон определенного времени. Правда, надо всегда помнить, что художественное произведение – отнюдь не слепок с действительности, чем, кстати, грешили советские учебники литературы, особенно по части ХIХ века.
…Да, у меня две любви: история и литература. Я с юности разрываюсь между ними. Порой они борются между собой, я стараюсь примирить их. Бывало, литература на годы уступала место истории, но чаще всего они главенствовали поочередно. Конечно, творчество и наука – сферы действительно разные, но это если рассматривать историю как науку. А если считать ее «политикой, опрокинутой в прошлое», можно отыскать и точки соприкосновения.
В исследовательской работе я прежде всего реставратор. Но ведь Карамзин, Ключевский, Рыбаков, да и многие другие историки не были «объективистами» – они не скрывали своего собственного видения исторических событий и миросозерцания. О том же свидетельствуют труды знаменитого дальневосточного ученого, доктора исторических наук Б.И. Мухачёва, во многом определившего направление моих исследований.
Трудно сдерживать эмоции при описании событий и судеб, когда ты к тому же еще и литератор, но, надеюсь, все мои эмоции не те штрихи, которые способны повредить картину в целом. Между прочим, у литератора, пишущего исторические статьи или очерки, на мой взгляд, больше шансов заинтересовать читателя, нежели у «сугубого» историка или краеведа.
- Значит, вы нисколько не жалеете о том, что в вас живут и историк, и писатель?
- С просто писателем или просто историком все понятно: он либо состоялся, либо нет. А тут не знаешь, что будут потом читать: то ли твои исторические очерки, то ли романы, то ли стихи.
- Это, видимо, все же возрастное – подумывать о наследии.
- Не скажите. Русского поэта Владимира Науменкова, чье творчество хорошо знакомо камчатцам, одолевали подобные мысли и в молодости. И он был прав в оценке многих своих произведений, в том числе исторических, например, поэмы «Копье и посох Пересвета».
Эти произведения волнуют людей: их читают, о них спорят. Яркое свидетельство того, что наследие поэта – живое.
- Гражданская лирика, можно сказать – доминанта вашей поэзии. Вы всегда придерживались взглядов, высказываемых в очерках книги «Тайная история Камчатки: век ХХ»?
- Примерно с 22-23 лет. Проявлялось это сначала в стихах: «Работник» (1967), «Завещание» (1966), «Старый вальс» (1965), потом в прозе – «Солнце изнутри», хотя в повести ни слова о политике. Естественно, мое понимание прошлого разделяют далеко не все, но нормальная общественная и литературная жизнь – мировоззренческая борьба. Однако есть четкий критерий оценки как произведений литературы, так и исторических трудов: кровная связь с судьбами Отечества, любовь к родной земле и ее людям. Это сразу чувствуется, независимо от жанра.
- Выходит, не только страсть познания двигала писателем, получившим редкую возможность на протяжении многих лет работать с ценнейшими документами. Кстати, как вы, если не секрет, попали в ЦДНИКО?
- По рекомендации коллеги – литератора и журналиста Виктора Лихно. Глубокая осень 1993-го. Время смутное: только что расстрелян Российский Парламент. Поставить во главе бывшего партархива КПСС коммуниста, а тем паче демократа – было весьма неосмотрительно.
А я на рубеже 1980-1990-х, работая в «Камчатской правде», долбал и тех, и тех. Никогда не состоял ни в каких партиях.
Словом, мне здорово повезло. Я это понял сразу. Приходилось нелегко, особенно на первых порах, но таки продержался довольно долго: 12 лет 3 месяца и 19 дней. Трудился, часто прихватывая выходные и праздники. Засиживался допоздна – дома меня, кроме кота, никто не ждал. Как-то заночевал в своем кабинете на стульях, пережидая сильную пургу. Проснулся и сразу бросился сочинять рассказ про любовь («Барыня»). Это к тому, мешала ли история литературе. А однажды в субботу открываю дверь в наш полуподвал, слышу шум из хранилища № 2. Авария: прорвало трубу отопления. А многие дела заполнены чернилами да химическим карандашом. Представляете, что сталось бы с ними до понедельника?
Но самым неблагополучным было у нас четвертое хранилище, где находились основные фонды. Стеллажи до самого потолка старые, деревянные, с опасным наклоном в проходах. Хотя помещение и признано аварийным, людям все равно надо выдавать справки о трудовом стаже, о зарплате, иначе они вовремя не оформят пенсию. Я запретил своим сотрудникам появляться в этом хранилище. Бывало, еле-еле протиснешься со стремянкой в конец, к стене, между стеллажами, начнешь подниматься по перекладинам, и видишь, что верх стеллажа, где лежит нужное дело, чуть покачивается. В любой момент все могло рухнуть – и человека попросту раздавить: в каждой коробке минимум три-пять килограммов, а таких коробок на одном только стеллаже не меньше сотни. Но Бог миловал… А нынче, по прошествии лет, все, кто работал в ЦДНИКО (и я в том числе), вспоминают ту пору как одну из лучших в своей жизни.
- А как вы ощущаете себя сейчас? Над чем работаете? Что планируете издавать?
- Надо выпустить работы, не вошедшие в «Тайную историю…», и прежде всего о Петропавловской Думе – близится ее 100-летие.
В прошлом году закончил роман «Ветер во сне», где моему главному герою, нашему современнику, открылся портал в параллельный мир, и он, перевоплотившись в офицера русской армии, принял участие в Великой (Первой мировой), а затем в гражданской войнах. Прошлое и настоящее на страницах романа смешалось – причудливо, парадоксально и даже мистически. События развивались столь стремительно, что я едва поспевал за ними. Судьба страны решалась в небольшом приморском городе, очень похожем на Петропавловск. Писатель, в противоположность историку, волен по своему усмотрению распоряжаться прошлым: дополнять его, исправлять сколько угодно, фантазировать. Я же стремлюсь достичь баланса реальности и вымысла. В финале произведения История, у которой нет сослагательного наклонения, начинает отсчет Нового Времени… Какого? Узнаете, прочитав роман. В нем, наконец, две мои любви соединились в одну.
Беседовал Борис ГАЛИЦКИЙ